Неточные совпадения
Каморочка под лестницей:
Кровать да печь железная,
Шандал да самовар.
В
углу лампадка теплится.
А по стене картиночки.
— Вот он! — сказал Макар. —
Его превосходительство! —
И щелкнул пальцем бравого
Военного в звездах.
В
углу, направо, находилась
кровать; подле нее, ближе к двери, стул.
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У стены — старинная
кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом
углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
Снимая пальто, Самгин отметил, что
кровать стоит так же в
углу, у двери, как стояла там, на почтовой станции. Вместо лоскутного одеяла она покрыта клетчатым пледом. За
кроватью, в ногах ее, карточный стол с кривыми ножками, на нем — лампа, груда книг, а над ним — репродукция с Христа Габриеля Макса.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся на пол, сдвинула вещи со стола на один его край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим сел на кушетку, присматриваясь.
Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок
кровати, окно в ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
В
углу у стены, изголовьем к окну, выходившему на низенькую крышу, стояла
кровать, покрытая белым пикейным одеялом, белая занавесь закрывала стекла окна; из-за крыши поднимались бледно-розовые ветви цветущих яблонь и вишен.
Вот эссенция моих вопросов или, лучше сказать, биений сердца моего, в те полтора часа, которые я просидел тогда в
углу на
кровати, локтями в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство мое по имени!
«Вышла, думаю, она», — шагнула это я, ан у
кровати, смотрю, в
углу, у двери, как будто она сама и стоит.
Комната, в которой я очутился, была небольшой, весьма нехитро меблированный нумер обыкновенного петербургского шамбр-гарни средней руки. Сам Ламберт был, впрочем, превосходно и богато одет. На полу валялись два чемодана, наполовину лишь разобранные.
Угол комнаты был загорожен ширмами, закрывавшими
кровать.
Между окнами стоял небольшой письменный стол, у внутренней стены простенькая железная
кровать под белым чехлом, ночной столик, этажерка с книгами в
углу, на окнах цветы, — вообще вся обстановка смахивала на монастырскую келью и понравилась Привалову своей простотой.
Комната девушки с двумя окнами выходила в сад и походила на монашескую келью по своей скромной обстановке: обтянутый пестрым ситцем диванчик у одной стены, четыре стула, железная
кровать в
углу, комод и шкаф с книгами, письменный стол, маленький рабочий столик с швейной машиной — вот и все.
Костыли ее стояли подле, в
углу, между
кроватью и стеной.
«Что с ним?» — мельком подумал Митя и вбежал в комнату, где плясали девки. Но ее там не было. В голубой комнате тоже не было; один лишь Калганов дремал на диване. Митя глянул за занавесы — она была там. Она сидела в
углу, на сундуке, и, склонившись с руками и с головой на подле стоявшую
кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы не услышали. Увидав Митю, она поманила его к себе и, когда тот подбежал, крепко схватила его за руку.
Вскоре порядок установился; кивот с образами, шкаф с посудою, стол, диван и
кровать заняли им определенные
углы в задней комнате; в кухне и гостиной поместились изделия хозяина: гробы всех цветов и всякого размера, также шкафы с траурными шляпами, мантиями и факелами.
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский лежал на походной
кровати. Перед ним на столике лежали его пистолеты, а сабля висела в головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами, в
углу находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский держал в руке открытую книгу, но глаза его были закрыты. И старушка, поглядывающая на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он, или только задумался.
Даже для дедушкина камердинера Пахома отвели нечто вроде собственного
угла, в чулане, и поставили туда
кровать. Для услуг Настасье предназначили особую девушку.
После ее приезда в Москву вот что произошло со мной: я лежал в своей комнате, на
кровати, в состоянии полусна; я ясно видел комнату, в
углу против меня была икона и горела лампадка, я очень сосредоточенно смотрел в этот
угол и вдруг под образом увидел вырисовавшееся лицо Минцловой, выражение лица ее было ужасное, как бы одержимое темной силой; я очень сосредоточенно смотрел на нее и духовным усилием заставил это видение исчезнуть, страшное лицо растаяло.
Пахло здесь деревянным маслом и скипидаром. В
углу, на пуховиках огромной
кровати красного дерева, лежал старший Ляпин и тяжело дышал.
Дедова
кровать стояла в переднем
углу, почти под образами, он ложился головою к ним и окошку, — ложился и долго ворчал в темноте...
Не ответив, она смотрела в лицо мне так, что я окончательно растерялся, не понимая — чего ей надо? В
углу под образами торчал круглый столик, на нем ваза с пахучими сухими травами и цветами, в другом переднем
углу стоял сундук, накрытый ковром, задний
угол был занят
кроватью, а четвертого — не было, косяк двери стоял вплоть к стене.
Эта комната была еще уже и теснее предыдущей, так что я не знал даже, где повернуться; узкая, односпальная
кровать в
углу занимала ужасно много места; прочей мебели было всего три простые стула, загроможденные всякими лохмотьями, и самый простой кухонный, деревянный стол пред стареньким клеенчатым диваном, так что между столом и
кроватью почти уже нельзя было пройти.
За ширмами стояла полуторная
кровать игуменьи с прекрасным замшевым матрацем, ночной столик, небольшой шкаф с книгами и два мягкие кресла; а по другую сторону ширм помещался богатый образник с несколькими лампадами, горевшими перед фамильными образами в дорогих ризах; письменный стол, обитый зеленым сафьяном с вытисненными по
углам золотыми арфами, кушетка, две горки с хрусталем и несколько кресел.
Она привела его в свою комнату, убранную со всей кокетливостью спальни публичного дома средней руки: комод, покрытый вязаной — скатертью, и на нем зеркало, букет бумажных цветов, несколько пустых бонбоньерок, пудреница, выцветшая фотографическая карточка белобрысого молодого человека с гордо-изумленным лицом, несколько визитных карточек; над
кроватью, покрытой пикейным розовым одеялом, вдоль стены прибит ковер с изображением турецкого султана, нежащегося в своем гареме, с кальяном во рту; на стенах еще несколько фотографий франтоватых мужчин лакейского и актерского типа; розовый фонарь, свешивающийся на цепочках с потолка; круглый стол под ковровой скатертью, три венских стула, эмалированный таз и такой же кувшин в
углу на табуретке, за
кроватью.
Один раз как-то без него я заглянул даже в дедушкину комнату: она была пуста, все вещи куда-то вынесли, стояла только в
углу его скамеечка и
кровать с веревочным переплетом, посредине которого лежал тонкий лубок, покрытый войлоком, а на войлоке спали поочередно который-нибудь из чтецов псалтыря.
Я подумал, что дедушка умер; пораженный и испуганный этой мыслью, я сам не помню, как очутился в комнате своих двоюродных сестриц, как взлез на тетушкину
кровать и забился в
угол за подушки.
Мраморный умывальник, низкая резная
кровать с балдахином над изголовьем, несколько столиков самой вычурной работы, в
углах шифоньерки — вообще обстановка уборной придавала ей вид и спальни и будуара.
Она ушла в
угол, где стояла
кровать, закрытая ситцевым пологом, и Андрей, сидя у стола, долго слышал теплый шелест ее молитв и вздохов. Быстро перекидывая страницы книги, он возбужденно потирал лоб, крутил усы длинными пальцами, шаркал ногами. Стучал маятник часов, за окном вздыхал ветер.
Остальные две трети — квадратная комната с двумя окнами; в одном
углу ее —
кровать Павла, в переднем — стол и две лавки.
Лампа с розовым колпаком-тюльпаном на крошечном письменном столе, рядом с круглым, торопливо стучащим будильником и чернильницей в виде мопса; на стене вдоль
кровати войлочный ковер с изображением тигра и верхового арапа с копьем; жиденькая этажерка с книгами в одном
углу, а в другом фантастический силуэт виолончельного футляра; над единственным окном соломенная штора, свернутая в трубку; около двери простыня, закрывающая вешалку с платьем.
Их было трое, и
кровати их стояли по
углам.
Комнатка действительно оказалась совсем маленькая. Одно окно; около двери
кровать; в другом
углу, возле окна, раскрытый ломберный стол с чернильным прибором; три плетеных стула.
Вместо мебели ей поставили простой, некрашеный стол и три табуретки; в
углу стояла
кровать, перешедшая, вместе с домом, от управляющего; в стену вбито было несколько гвоздей, на которые она могла вешать свой гардероб.
Две
кровати стояли по стенам, в
углу висела большая в золотой ризе икона Божьей Матери, и перед ней горела розовая лампадка.
Володя же, когда все солдаты поместились вдоль стен на полу, и некоторые закурили трубочки, разбил свою
кровать в
углу, зажег свечку и, закурив папироску, лег на койку.
В
углу висели стенные часы с разрисованным цветочками циферблатом и подтянутыми на цепочках медными гирями; на перегородке, соединявшейся с потолком деревянными, выкрашенными известкой палочками (за которой, верно, стояла
кровать), висело на гвоздиках две рясы.
Вообще вся комната, довольно обширная (с отделением за перегородкой, где стояла
кровать), с желтыми, старыми, порвавшимися обоями, с мифологическими ужасными литографиями на стенах, с длинным рядом икон и медных складней в переднем
углу, с своею странною сборною мебелью, представляла собою неприглядную смесь чего-то городского и искони крестьянского.
Во второй комнате в
углу стояла
кровать под ситцевым одеялом, принадлежавшая mademoiselle Лебядкиной, сам же капитан, ложась на ночь, валился каждый раз на пол, нередко в чем был.
Налево от двери была лежанка; в переднем
углу стояла царская
кровать; между лежанкой и
кроватью было проделано в стене окно, которое никогда не затворялось ставнем, ибо царь любил, чтобы первые лучи солнца проникали в его опочивальню. Теперь сквозь окно это смотрела луна, и серебряный блеск ее играл на пестрых изразцах лежанки.
Не однажды он уговаривал меня намазать ей, сонной, лицо ваксой или сажей, натыкать в ее подушку булавок или как-нибудь иначе «подшутить» над ней, но я боялся кухарки, да и спала она чутко, часто просыпаясь; проснется, зажжет лампу и сидит на
кровати, глядя куда-то в
угол. Иногда она приходила ко мне за печку и, разбудив меня, просила хрипло...
В первой комнате стоял стол, покрытый скатертью, в соседней виднелась
кровать, под пологом, в
углу большой знакомый образ Почаевской божией матери, которую в нашем Западном крае чтут одинаково католики и православные.
В переднем
углу за
кроватью — тройной киот, в нём девять икон.
Долго и молча отец ходил по двору, заглядывая во все
углы, словно искал, где бы спрятаться, а когда, наконец, вошёл в свою горницу, то плотно прикрыл за собою дверь, сел на
кровать и, поставив сына перед собою, крепко сжал бёдра его толстыми коленями.
Просидела она почти до полуночи, и Кожемякину жалко было прощаться с нею. А когда она ушла, он вспомнил Марфу, сердце его, снова охваченное страхом, трепетно забилось, внушая мысль о смерти, стерегущей его где-то близко, — здесь, в одном из
углов, где безмолвно слились тени, за
кроватью, над головой, — он спрыгнул на пол, метнулся к свету и — упал, задыхаясь.
…Ночь. Лампа зачем-то поставлена на пол, и изо всех
углов комнаты на её зелёное пятно, подобное зоркому глазу Тиунова, сердито и подстерегающе смотрит тёплая темнота, пропахнувшая нашатырём и квашеной капустой. Босый, без пояса, расстегнув ворот рубахи, на стуле в ногах
кровати сидит Максим, то наклоняя лохматую голову, то взмахивая ею.
Ровно в шесть часов вечера приехал добродушный немец в Голубиную Солободку, к знакомому домику; не встретив никого в передней, в зале и гостиной, он хотел войти в спальню, но дверь была заперта; он постучался, дверь отперла Катерина Алексевна; Андрей Михайлыч вошел и остановился от изумления: пол был устлан коврами; окна завешены зелеными шелковыми гардинами; над двуспальною
кроватью висел парадный штофный занавес; в
углу горела свечка, заставленная книгою; Софья Николавна лежала в постели, на подушках в парадных же наволочках, одетая в щегольской, утренний широкий капот; лицо ее было свежо, глаза блистали удовольствием.
Хата была пуста. В ней господствовал тот печальный, грязный беспорядок, который всегда остается после поспешного выезда. Кучи сора и тряпок лежали на полу, да в
углу стоял деревянный остов
кровати…
Засыпая в своей
кровати крепким молодым сном, Нюша каждый вечер наблюдала одну и ту же картину: в переднем
углу, накрывшись большим темным шелковым платком, пущенным на спину в два конца, как носят все кержанки, бабушка молится целые часы напролет, откладываются широкие кресты, а по лестовке отсчитываются большие и малые поклоны.
Иногда по вечерам он запахивается в свой халатик и, дрожа всем телом, стуча зубами, начинает быстро ходить из
угла в
угол и между
кроватей.
Комната женщины была узкая, длинная, а потолок её действительно имел форму крышки гроба. Около двери помещалась печка-голландка, у стены, опираясь в печку спинкой, стояла широкая
кровать, против
кровати — стол и два стула по бокам его. Ещё один стул стоял у окна, — оно было тёмным пятном на серой стене. Здесь шум и вой ветра были слышнее. Илья сел на стул у окна, оглядел стены и, заметив маленький образок в
углу, спросил...
Огонь в лампе то почти исчезал, то появлялся вновь, тьма прыгала вокруг
кровати, бросаясь к ней отовсюду, снова отскакивая в
углы комнаты.